Леонид САФРОНОВ: священник, поэт, гражданин

Каждый раз, открывая книги Леонида Сафронова, невольно вспоминаешь знаменитые слова «В своём Отечестве пророка нет». Как же мы бываем порой равнодушны, немилосердны, а то и жестоки к людям, которые в духовном плане выше нас на голову, которые всей своей жизнью прославляют нашу землю. «Не стоит село без праведника…» — это тоже о нём, о Леониде Александровиче Сафронове.

Когда-то богодухновенный пророк и вождь Моисей дал своему народу Пятикнижье — и стал славен. Царь Давид написал Псалтирь — и тоже прославился. Долго ли коротко ли, но «день за днём идут года — зори новых поколений» — и вот писательская слава осияла не то что бы царя, но как бы даже и вождя в своём роде: Леонид Ильич Брежнев удостоился Государственной Ленинской (или Лёнинской, как её звали в народе) премии. А в это самое время, когда державнейший литератор почивал на лаврах при звёздном свете своего пиджака, на призывном пункте одного молодого поэта, тоже Леонида, психиатр спросил: «Ваше любимое занятие?» Тот ответил: «Пишу стихи». «Склонен к шизофрении», — был поставлен диагноз… советской действительности.

Вот об этом поэте мы сейчас и поговорим.

Леонид Александрович Сафронов родился 19 октября 1955 года в посёлке Рудничный Верхнекамского района Кировской области предпоследним ребёнком в многодетной семье (всего детей было 14, но четверо умерли во младенчестве).

Родители Леонида Александровича были из высланных раскулаченных крестьян. Его отец, Александр Кириллович Сафронов, 1910 года рождения, был репрессирован в 1931 году за то, что его родители имели собственную мельницу, — вместе с ними он был выслан из села Кокшага Нижегородской губернии. По этапу с ним шла и его будущая жена и мать Леонида Александровича — Александра Ивановна Пеплова, 1915 года рождения, уроженка г. Варнавина Нижегородской губернии. Её семья была репрессирована за то, что у них было много скота — отец Александры был купцом.

Александра Ивановна с детства была очень бойка. Когда отца посадили в подвал нижегородской тюрьмы перед отправкой на Беломорканал, она ползком пробиралась мимо охраны (ей тогда было лет четырнадцать) к тюремному окну и передавала отцу продукты. А ведь могли и застрелить… А потом, когда всю семью (мать Анну Ивановну, братишек Валентина (5 лет) и Леонида (3 года) и её саму — пятнадцатилетнюю) отправили в далёкую ссылку, она больше половины своего пайка за работу на лесоповале приносила матери, которая была инвалидом — хромая. Так что если б не Шурка (так звали её в семье), то мать с братишками могли не выжить… Она не бросила мать и тогда, когда один парень, земляк, предложил ей выйти за него замуж и бежать с постылой каторги. Незадачливый жених сбежал один, но потом всю жизнь до самой смерти писал письма своей несостоявшейся невесте…

Отец Леонида Александровича всю жизнь проработал пожарным, а в годы Великой Отечественной войны был в звании лейтенанта начальником небольшого лагеря военнопленных. К этому времени можно отнести такой эпизод, позднее рассказанный Александрой Ивановной. Среди военнопленных был эсэсовец. И вот однажды за какую-то провинность его, за неимением более пригодного помещения, посадили под карцер в чулан. А в самой избе хранилось оружие. Большой тайны из этого никто не делал, потому что военнопленные вели себя смирно: куда убежишь из тайги? Но эсэсовец от такой близости к оружию буквально обезумел. Боясь этого своего состояния, он стал умолять, чтобы его убрали из чулана, но на эти просьбы никто не обратил внимания. Это в наше время стало модным рассуждать о зомбировании-кодировании, а тогда кто о таких материях мыслил? Но, судя по всему, эсэсовцы действительно были зомбированы, и в определённых ситуациях в них срабатывала как бы пружина — они становились сами не свои, были не в состоянии контролировать свои поступки. В православии такое состояние называется одержимостью или беснованием.

В данном случае как раз «пружина»-то и сработала. И тогда произошло совершенно бессмысленное, не поддающееся логике жуткое происшествие. Эсэсовец ногой выбил тонкую перегородку, отделяющую его от оружия, схватил ружьё и, забравшись на чердак, стал стрелять. Надо было что-то решать. Один солдат-охранник, небольшого роста кривоногий якут, вызвался на единоборство с громадным двухметровым арийцем. Эсэсовца отвлекли, а тем временем якут проник на чердак. И фашистское неоязычество столкнулось нос к носу с древним сибирским язычеством; отечественные бесы не подкачали. Якут в припадке осатанелой ярости набросился на «сверхчеловека», перегрыз зубами ему горло и, окончательно опьянев от крови, с необыкновенной лёгкостью скинул с чердака тело фашиста А затем выпрыгнул сам и, беснуясь, стал плясать на трупе… Всё это произошло едва ли не в доме самих Сафроновых. Свидетелем этого страшного происшествия стала не только Александра Ивановна, но и старший брат Леонида — Владимир. Володя учился в школе хорошо, детский испуг сказался не сразу, но в последствии вылился в тяжёлую форму шизофрении…

У отца Леонида Сафронова, Александра Кирилловича, была одна страсть, казалось бы, совершенно несовместимая с профессией пожарника. Обременённый многочисленным семейством и большим крестьянским хозяйством (Сафроновы держали коров, поросят, кур, гусей, пчёл). Александр Кириллович до самозабвения любил поэзию. Он знал наизусть едва ли не всего Никитина, всего Есенина, Маяковского, Демьяна Бедного, Некрасова и цитировал ещё много других поэтов. Есенина любил больше всех. И первого своего внука назвал Сергеем в честь Есенина. Но поэтом стал Леонид, а не Сергей.

У Александра Кирилловича был дар чтеца. Это дар особенный и редкий: здесь мало иметь актёрское мастерство и хорошую дикцию — нужно так чувствовать личность автора, чтобы каждое слово поэта ощущалось прямо-таки физически, как собственное дыхание. Дед декламировал стихи всегда и повсюду: дома, на работе, в гостях, на клубной сцене. До сих пор старожилы, вспоминая об Александре Кирилловиче, говорят: «Он очень хорошо читал стихи». Возможно, раскрытию дара чтеца способствовало то, что на территории Вятлага в числе прочих врагов народа имелось достаточное количество актёров, и лагерная администрация из них создала целую театральную труппу, составу которой позавидовали бы и академические театры.

Дети буквально росли на стихах. Отец порой говорил им: «Не сядете за стол, пока не сочините рифму». А дети и сами порой устраивали меж собой соревнование, чей стих длиннее. И, надо сказать, что Леонид не всегда оказывался победителем. Так что сочинительская жилка присуща всем Сафроновым.

Читала с клубной сцены стихи и мать, Александра Ивановна, и тоже с успехом, правда, репертуар у неё был не так обширен, как у мужа. Но выступала она на клубной сцене до восьмидесяти лет, притом не только со стихами — а ещё и пела и танцевала.

Если бы Сафроновы жили в каком-нибудь крупном городе, талант Александра Кирилловича не ограничился бы размерами клубной сцены и каптёрки пожарников, и тогда бы мечты маленького Лёни стать поэтом (а он мечтал стать поэтом уже с шестилетнего возраста) были бы естественны и закономерны. Иное дело — далёкий вятский посёлок… Отец будущего поэта скончался, когда Лёне шёл двенадцатый год… И тут всем окружающим стало почему-то казаться, что Леониду ничего другого в жизни не остаётся, как стать трактористом. Стоило ему только задуматься, как мать уже одёргивала его: «Ну, что ты ходишь, как инженер!» Как-то раз на уроке физики ему в голову пришла удачная рифма, он и не заметил, как сзади подошла учительница. Выхватив у Леонида листок со стихами, она под общий хохот одноклассников прочитала написанное вслух и добавила: «Вместо того, чтобы физику учить, ты из себя поэта корчишь!» В итоге, поскольку учебный процесс по таким дисциплинам, как физика и математика, проходил с явно выраженным литературным уклоном, Леониду предложили покинуть стены родной школы после окончания девятого класса, хотя директором школы был родной дядя Валентин, тот самый, который выжил в ссылке благодаря своей сестре Шурке. О литературных наклонностях выпускника в школьной характеристике не обмолвились, хотя, когда Леонид был ещё учеником пятого класса, его сочинения приводили в пример старшеклассникам. В характеристике написали: «Он любит природу». Ну и куда с такой характеристикой можно было податься? Только в геологоразведку шурфы копать. Там он проработал год и отправился к старшему брату в Пермь, где тот работал главврачом в больнице. В силу авторитета старшего брата, Леонид поступил в медучилище, но учиться там не смог: ему становилось плохо при виде крови. Тогда Леонид поступает в культпросветучилище, откуда его призывают в армию. Но и там он писал стихи, печатался в армейской газете, за что однажды удостоился благодарности от командования.

После демобилизации он в Пермь уже не вернулся, а по комсомольской путёвке поехал в Норильск, где несколько лет проработал грузчиком в «Газпроме», разгружал-загружал в тундре вертолёты.

Там, в Норильске, Леонид стал посещать литобъединение. Появились публикации как в местной «Заполярной правде», так и в краевых журналах «Енисей» и «Красноярские огни». В 1982 году вышла подборка стихов в сборнике «Встречи» Красноярского издательства, а в 1988-м подборка стихов была напечатана в сборнике «Встречи» Кировского издательства.

Весной 1986 года Сафронов отправил документы и рукопись для поступления в московский литературный институт. И уже через месяц пришло письмо от руководителя семинара Владимира Фирсова с поздравлением о принятии. До экзамена ещё далеко, а абитуриента уже поздравляют, даже не с тем, что он прошёл творческий конкурс, а именно с зачислением! Не пройдёт и года, как Владимир Фирсов скажет: «Ты — готовый поэт. Мне тебя учить нечему».

Примерно в это же время со стихами Леонида Сафронова познакомился Виктор Петрович Астафьев. В частной беседе он сказал: «Это стихи большого русского поэта, может быть, самого большого». Благодаря Астафьеву состоялась первая публикация стихов Леонида Сафронова в центральном журнале («Студенческий меридиан», 1988, № 9). Но личное знакомство с Астафьевым так и не состоялось. Леонид Александрович был в Красноярске, подходил к дверям великого русского писателя, но нажать кнопку звонка так и не решился… Потом видел его в аэропорту Внуково и опять не решился подойти…

В конце восьмидесятых Леонид Александрович возвращается на родину, но не один, а с женой Светланой. Здесь, в Рудничном, в 1986 году у них родилась дочь Екатерина. Леонид стал работать пожарником. Но через год он с семьёй снова возвращается в Норильск. Там прожили ещё года полтора.

Проучившись в Литинституте год, Леонид оставляет столь притягательное для многих учебное заведение. Причиной этого послужило не столько признание руководителя семинара, сколько неприятие учебного плана. Леонид не мог уразуметь, каким образом можно было за один семестр изучить «Илиаду», «Одиссею», а также всю римскую лирику и современную прозу. Вместо того, чтобы «галопом по Европам» всё пройти и получить вожделенную бумажку с надписью «Диплом», Сафронов почти два года по часу-полтора в день изучал Гомера, внимательно том за томом штудировал Астафьева, Айтматова, Белова, Распутина. Пушкина… Он и по сей день читает регулярно, так, что дочь Настя, которая родилась в 1997 году, когда родителям было уже за сорок, в восемь лет свободно цитировала «Евгения Онегина».

Когда проживание на Севере сделалось для Леонида невозможным (всё чаще сказывалась наследственная предрасположенность к лёгочным заболеваниям — почти ежемесячно он болел воспалением лёгких), он с семьёй окончательно возвращается на родину.

В 1989 году Л. Сафронова принимают в Союз писателей. Это случилось на 1Х Всесоюзном совещании молодых писателей. Его приняли единственного из нескольких сотен участников, причём приняли по рукописи, хотя в то время условием приёма было издание двух книг. На совещании Л. Сафронов попал на семинар Николая Старшинова, который в журнале «Наш современник» писал о поэзии Сафронова: «Поэт сумел лишний раз доказать, сколько ещё возможностей таится в русском классическом стихе. Насколько он гибок — то в нём есть песенная плавность, то жёсткая ироничность, а то звучат и трагические ноты».

Следует подробнее остановиться на этом Совещании. Оно было по-своему уникальным. Во-первых, на прежние Всесоюзные совещания делегаты посылались региональными отделениями Союза писателей, а чтобы стать участником этого Совещания, достаточно было послать рукопись прямо в Москву. Во-вторых, всё это громадное количество рукописей было прочитано! Невероятно! Чтобы собрать и оповестить участников, была задействована вся мощь обкомов-райкомов. Участников разместили в гостинице спорткомплекса «Олимпийский». В общем, всё было сделано на добротном государственном уровне, с размахом. С одной только Вятки приехало человек десять, с Норильска — четыре. Участников набралось более трёхсот. У многих из них уже было издано по несколько книг. Однако в Союз писателей приняли одного только Сафронова… Сам собой напрашивается вопрос: неужели вся эта кутерьма с Совещанием была устроена только лишь для того, чтобы ещё одним членом Союза писателей стало больше? Тем более что уровень профессионализма участников был довольно высок: год-два — и большинство получили членские билеты. Так почему же приняли одного, если можно было принять несколько сотен? Напрашивается мысль, что целью этого Совещания было выявить поэта, а не расширять ряды Союза писателей. Впрочем, выявленный поэт не отвечал требованиям эпохи «социализма с человеческим лицом», а тут ещё грянула перестройка… Так что рукопись стала книгой только в начале 1994 года в Волго-Вятском издательстве. Издали тихо, без презентаций, тираж спровадили в дальний магазинчик — и тишина. Книга, которая должна была стать событием, оказалась недоступной для читателей.

В 1989 году 33-летний Леонид Александрович и вся его семья принимают православное крещение. Сафроновы становятся постоянными прихожанами Покровской церкви в райцентре — г. Кирсе. С 1993 года Леонид Александрович поёт на клиросе. С этого времени и на протяжении пяти лет стихи не писались. Конечно, профессиональный уровень поэта был вполне достаточным, чтобы писать «в столбик» при любой погоде по принципу: «ни дня без строчки», но подлинные стихи — это ведь не лингвистические конструкции.

В марте 1994 года Леонид Александрович был рукоположен в дьяконы, а в феврале 1995-го — в священники. С мая 1995-го он стал устраивать церковно-приходскую жизнь у себя на родине, в Рудничном, в окрестных селениях и тюремных колониях. Сейчас у о. Леонида тринадцать приходов, в число которых входят пять тюремных храмов.

Поскольку духовного образования у о. Леонида не было, он сделал попытку его получить. К этому времени у него уже было приходов пять, раскиданных в радиусе 70 км, маленький ребёнок (дочь Настя, родившаяся в 1997 году) и не было ни приемлемого жилья, ни машины (общественный транспорт как таковой исчез — до приходов добирался то на перекладных, то пешком). Он поступил на заочное отделение Вятского филиала Свято-Тихоновского института. Благодаря обучению в институте, о. Леонид стал писать стихи о святых. При отсутствии транспорта добираться до Вятки на сессии было крайне тяжело. В конце концов, возвращаясь с сессии как-то под самый Новый год, о. Леонид сильно застудился и тяжело заболел. Находясь в таких тяжёлых условиях, он предложил руководству института в качестве рефератов предоставлять стихи и поэмы. В этой просьбе ему было отказано. Священнику и поэту шёл уже пятый десяток… Одно из двух: либо бумажка под названием «Диплом», либо стихи. Отец Леонид выбрал стихи и оставил институт после двухлетнего обучения.

О. Леонид лауреат журналов «Москва», «Наш современник», всероссийской премии имени Николая Заболоцкого.

В 1993 году вышла первая его книга «Далеко за синими лесами», в 2002 — «Поле Куликово», в 2005 — «Затаилась Русь Святая», в 2007 — «Лесниковая дочка».

О священническом служении о. Леонида режиссёр Марина Дохматская сняла ряд фильмов: «Сорда», «Край», «Воля», которые транслируются по областному и центральному телевидению.

Как только Леонида приняли в Союз писателей, его пригласили жить в Вологду, там ему обещали квартиру. Но он не захотел уезжать с родины. А здесь, в Рудничном, ему долго не давали никакого жилья. Он с женой и маленьким ребёнком (Кате тогда было два годика) жили у старенькой матери, в однокомнатной квартире. Потом Сафроновым дали квартиру, но очень плохую, холодную и сырую, с гнилым полом и без воды, в которой они прожили тринадцать лет. И сейчас, о. Леонида зовут жить в другие места, но он по-прежнему не хочет уезжать с родины, хотя приход у него очень бедный. Он считает себя ответственным за каждого жителя п. Рудничного.

19 октября 2005 года в Рудничной городской библиотеке открылась выставка, посвящённая 50-летию Леонида Сафронова, а затем состоялась его встреча с земляками. О. Леонид рассказал, как тяжело ему было, когда, придя в церковь, он вдруг перестал писать стихи. Но через пять лет стихи неожиданно снова начали писаться. Да ещё как! За несколько месяцев он написал столько, сколько и за всю жизнь не написал. Новых и старых произведений в исполнении автора прозвучало в этот вечер немало. Однако о. Леонид подчеркнул, что сейчас он ощущает себя в первую очередь священнослужителем и только потом поэтом, хотя всё взаимосвязано: вера расширяет талант не только за счёт религиозной тематики, но и лирика становится глубже. Потом о. Леонид рассказал о своей поездке на Святую Гору Афон. И, конечно же, на этом вечере вспомнили, что воцерковление Сафроновых началось после того, как библиотека подарила им старинное Евангелие на церковно-славянском языке, которое они долго разбирали. Не с кем было посоветоваться: никто из окружающих не умел читать по-церковнославянски. Но уж зато, когда прочитали, поняли: Иисус Христос — реальная Личность, Он — Бог, и надо креститься. Любовь к литературе помогла оценить Евангелие. Думается, что это символично, что поэт в своём творческом развитии стал служителем Слова.

Автор: Неизвестен