Русский национальный поэт

3 октября исполнилось 120 лет великому русскому поэту Сергею Есенину. Протоиерей Леонид Сафронов рассуждает о национальном значении творчества Есенина, о его духовном страдальческом пути, который поэт разделил и продолжает разделять со своим народом.

До революции мой дед по отцу был жандармом, следователем по особо важным делам, дед по матери – купцом второй гильдии, поэтому после революции мои родители оказались детьми репрессированных врагов народа. Они, совсем юные, познакомились на вятлаговском лесоповале. Место их ссылки стало моей родиной. Я родился предпоследним ребенком в семье, а всего нас было 14 детей. Четверо умерли во младенчестве. Матери было присвоено звание «мать-героиня».

Семья отца привезла с собой в ссылку большую библиотеку: Пушкин, Лермонтов, Есенин, Никитин, Шекспир, даже был томик Демьяна Бедного. Мой отец Александр Кириллович очень много стихов знал наизусть. Но есенинские стихи знал абсолютно все. Он любил читать стихи вслух: со сцены в клубе, детям, во время застолий. Так что стихи Есенина я научился слушать раньше, чем научился говорить. Есенин был как среда обитания моего детства, юности. Если я ощущаю себя русским, то во многом благодаря стихам Есенина.

Когда-то в юности я попал на сеанс гипнотизера. Пригласили желающих выйти на сцену. Вышел и я. Молитв я тогда не знал. Но знал стихи Есенина. И гипнотизер ничего не мог со мной сделать! Все вокруг ползали, лаяли, скакали, а я читал про себя стихи и оставался в своем уме. Вот такой пример спасительности русской поэзии я испытал в ранней юности. Сейчас я вижу в этом еще и доказательство насыщенности русской поэзии благодатными энергиями Святого Духа.

Нас приучили воспринимать поэтов и поэзию как нечто несерьезное, нечто такое, что необязательно для жизни. Поэтов нынче держат за шутов: он должен уметь рассмешить, подольстить, от поэтов нынче ждут или каламбуров, или дифирамбов начальству. Нынче поэзия низведена до звукового бессмысленного сумбура, издаваемого очередной поп-звездой. Впрочем, это не поэзия и не поэты…

Поэзия – это проявление души, доказательство, что у человека есть душа. Хорошие стихи – это всегда поступок, а то и подвиг. Поэт – это нациеобразующий фактор, словоноситель, дароноситель… Поэт вмещает в свое сердце Россию. Русские поэты ведут нас к Богу. Благодаря поэту народ чувствует свою душу. Народ осознает себя как народ, как нацию. И сами поэты черпают силы в русском народе, потому что выше русского крестьянина никого нет на свете… От крестьянского труда, который сопровождался молитвой и созерцанием природы, человек не уставал. Крестьянский труд – труд творческий, это – живая поэзия. В то время как труд колхозника, лишенный этой поэтическо-творческой основы, это изнуряющий, изматывающий рабский труд, несравненно более рабский, чем труд самого последнего крепостного крестьянина. У Ивана Шмелева в книге «Лето Господне» рассказывается, что российские государи императоры имели обыкновение брать в кормилицы своим детям крестьянок, потому что, в отличие от женщин других сословий, крестьянок отличали природная телесная красота и здоровье, а также красота душевная, выражавшаяся в несказанной любви к детям. А вот колхозницы – это уже замученные, надорвавшиеся, нервные женщины. Разве им было бы под силу выкармливать императоров? У того же Шмелева рассказывается, что наемные рабочие из крестьян непременно старались бросить выгодные городские подряды во время сенокоса и возвратиться в свои родные деревни: никакими заработками невозможно было их удержать. Визг косы на ранней зорьке, пение в вышине жаворонка, запах свежескошенного сена – вся эта поэзия ценилась ими выше денег… «О Русь моя, жена моя!» – это ведь не просто звучное блоковское восклицание, это точно подмеченное поэтом крестьянское чувство к земле, к родине. Земля рождала хлеб и песни. Хлеб имеет духовную ипостась. Сам Господь Иисус Христос говорил: «Аз есмь Хлеб Животный». Хлебное поле рождало и поэтов, и художников. Поле ржи радует сердце. «От избытка сердца глаголют уста». Песни, стихи, картины – духовные плоды этого поля. Сейчас вместо радости труда – технологии: снять побольше, продать подороже и наесться от пуза.

Есенин – поэт национальный. В чем же отличие национального поэта от просто поэта? Величиной таланта? Гениальностью? Нет! Национальный поэт – это творец эпоса. Но даже не всегда и это является признаком национального поэта. Александр Блок по силе таланта не меньше Есенина, а то и больше. Его «Стихи о Прекрасной Даме», «Незнакомка», поэма «Двенадцать» – произведения эпические, преисполненные пронзительно-пророческим видением. Его Прекрасная Дама, его Незнакомка завораживающе прекрасны, но от них веет тленом. Это образы смерти… «Там жду я Прекрасной Дамы / В мерцаньи красных лампад». «Мой конец предначертанный близок, / И война, и пожар – впереди». Между написанием Блоком «Прекрасной Дамы» до Первой мировой и великой всероссийской братоубийственной трагедии оставалось чуть более 10 лет… Эта душевная боль, вызванная надмирным, космическим созерцанием драмы притупляет в поэте чувство земной радости, присущее русской душе.

Владимир Маяковский – поэт талантом тоже выше Есенина. Он тоже эпик, но вот создал он не эпос, а антиэпос. Его стихи все советское время безумолчно звучали со сцен, но народ его тем не менее не читал. Александр Твардовский, поддавшись духу энтузиазма первых пятилеток, шел по пути создания эпоса для нового народа – советского. Но война переменила все умонастроения. Поэт как бы вздрогнул душой вместе с народом. Всем стало ясно, что эта война не может быть никакой другой, кроме как Великой Отечественной. Оболганный патриотизм, заветные слова «Россия» и «русский» вдруг возникли из дальних закоулков сердца, как надежно спрятанное до времени сокровище. Страх исчез. Каждый человек почитал за великую честь умереть за Родину. Так появился «Василий Теркин».

Возьмем, к примеру, русского национального поэта Николая Рубцова. Если во времена Есенина народ был чуток к поэзии, то Рубцов был уже одинок в своем русском национальном мировосприятии: народ уже не чувствовал так, как чувствует поэт. Загнанный, униженный, физически уничтоженный, при жизни имеющий всего несколько изданных книг, он тем не менее – один из самых известных и любимых поэтов. В наш век тотального пиара совершенно непонятно и даже логически необъяснимо, каким образом «раздрася завеса» молчания. Никакая реклама, никакой пиар не создадут национального поэта. Но сам народ каким-то непостижимым образом угадывает носителя своего национального духа.

Устами национального поэта говорит вся страна. Но чтобы вся Россия говорила устами одного человека, она должна вместиться в сердце этого человека. Сердце должно быть просторно и чисто. «Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей!» – это духовный подвиг. «В начале было Слово». Французский религиозный философ, математик и физик Блез Паскаль писал в своих «Мыслях» (1657–1658): «Я много думал и изучал, и поэтому моя вера стала столь же искренней, как вера бретонского крестьянина. Но если бы я изучал и думал еще больше, то моя вера стала бы такой же, как у бретонской крестьянки». Самое вместительное сердце у крестьян. Оно у них беспокойное, мягкое, эластичное, работоспособное. Они думают о Боге, о поле, о детях. И потому от молитвы, от забот о семье, о родине рождались в русском сердце сказки, былины; от них рождалась русская песня; от них появился национальный поэт Пушкин, преемником Пушкина стал национальный поэт Есенин…

Дар поэта национального – тяжелейший крест, это – подвиг совершенно особого рода. На долю Есенина как раз и выпал этот жребий… Это как во время атаки: все герои, все пали смертью храбрых, но амбразуру своим телом накрыл только один…

Поэзия так называемого «золотого века» – это поэзия, когда народ рождал поэтов. Поэт запечатлевал в словах правильные чувства русской души. Выражая народную душу, поэт «золотого века» не мог быть лириком сам по себе, потому что крестьянин воспринимает мир эпически. «…Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них» (Мф. 18:20) – это уже предпосылка всенародного, общенародного эпоса. Лирическое восприятие мира перерастало в эпическое. Впоследствии интеллигенция, оторвавшись от народа, потеряв Бога, зациклилась на своем «я» и лишилась эпического мышления. Наступила эпоха декаданса, эгоистических настроений. С этими эгоистическими настроениями в общество стали проникать содомские грехи. И вот, в эпицентре этой пронизанной содомией столичной богемы вдруг оказывается златоглавый юноша – носитель крестьянского лирико-эпического духа.

Что же оставалось делать крестьянскому юноше, чтобы избежать гнусных домогательств и подозрений? Он вынужден был демонстрировать свою здоровую крестьянскую половую ориентацию, доказывать, что он мужик, поэтому ему несвойственно чуждаться женского внимания. Но избегнув, таким образом, обвинений в содомии, Есенин приобрел репутацию распутника. А уж «славу» горького пропойцы и вовсе было соорудить несложно.

Зверски убив 30-летнего поэта, еще много десятков лет запрещали его стихи и всячески очерняли его. Слухами о его пьянстве и разврате, как тяжелым черным занавесом, укрыли суть его творчества. То, что Есенин – пьяница, было аксиомой и не требовало никаких доказательств. Я, как человек пишущий, как русский поэт, не могу не свидетельствовать, что высочайший уровень есенинской поэзии несовместим с алкоголизмом. Но это вовсе не значит, что Есенин никогда не бывал пьян. Бывал. Особенно после «экскурсий» Блюмкина по подвалам Лубянки, где поэту, русскому поэту(!), показывали, как пытали и расстреливали русских людей. Курс новой власти на уничтожение крестьянства воспринимался Есениным как уничтожение самого себя. Но тем не менее он находил в себе силы и мужество с каждым днем возрастать душой. И чем стремительней убивали в народе душу, тем стремительней и мужественней Есенин запечатлевал в своих произведениях народную душу. Он создал эпические произведения: «Анна Снегина», «Черный человек». Эпос – это хребет нации. Пока существует эпос, народ неистребим. Хотя тот народ, который породил Есенина, физически по сути был уничтожен. Но… «в начале было Слово». Эпос-слово – это как зерно, которое «в начале». Брошенное в землю, оно способно дать урожай «в сто раз, в шестьдесят раз, в тридцать раз», в зависимости от того, насколько добра будет земля. «Имеющий уши да слышит!» Нам нужно иметь «уши» слышать поэзию, чтобы стать народом, народом русским. Пока мы себе не усвоим, что нация осознает себя через эпос, через Пушкина, Лермонтова, Толстого, Есенина, Рубцова, через песни, сказки, то есть пока не засеем поле своей души зерном, нам останется только скакать, как скачут нынче на Украине, и все разговоры, что мы – русские, – это не более чем пустой звук.