Тайдулла
У Джанибека, татарского хана,
Тёмною стала жена Тайдулла.
Лучше бы хану лежать бездыханно
В дикой степи, закусив удила.
Целую рать к опечаленной ханше
Переводили искусных врачей –
Всё понапрасну. А, помнится, раньше
Не было в мире светлее очей.
Вот хан сидит на совете с сынами,
В сердце витают зловещие сны:
Что в тёмном будущем сдеется с нами? –
Не отвечают ни слова сыны.
Хан от бессилья трясёт бородою,
С низких тонов переходит на визг...
И над притихшей от страха ордою
Месяц, как ханская сабля, навис.
Бесится хан: «Разорю я урусов,
Села предам грабежу и огню,
И на Москву небывалых турусов,
Словно индейских слонов, нагоню.
Тьмой полоню эту сторону света
И заварю мировые дела.
Может быть, выкусив варево это,
Вновь просветлеет моя Тайдулла».
Поездом кротким от градов и весей
На усмиренье крамольной молвы
Едет святой чудотворец Алексий –
Митрополит богомольной Москвы.
Всюду зловещие блещут зарницы,
По небу чёрные тучи плывут.
Спереди брешут степные лисицы,
Позади туры лесные ревут.
Справа и слева явились кометы,
Странные звёзды с огромным хвостом.
Наш чудотворец пустые приметы
Прочь прогоняет крестом и постом.
Трудно в политике действовать тонко:
Лишнее слово сдаёт города.
У Джанибека – худа бородёнка,
У Алексея – седа борода.
Всех дипломатий – превыше моленье:
Вышибло хана оно из седла,
Как от моленья пришла в умиленье
И просветленье жена Тайдулла.
Разом прозрели татарские очи:
С сердца, как с неба, сошла пелена.
Проговорила болящая: «Отче!
Я небывалого света полна!
Как ты стяжал таковую молитву,
Коей мои очеса залатал?
Вижу я ими грядущую битву
В поле широком... и гибель татар.
Дальше – прозревшими вижу глазами
Я просвещение тёмной Казани».
2005